Не знаю уж, насколько можно назвать детскими книги этого автора, но зачитывалась я ими примерно в подростковом возрасте. Это пьесы Шекспира. Того самого, Вильяма. Помнится, уже куда в более зрело-юном возрасте в романтически-ностальгическом путешествии вдвоём в Лондон увидела его воочию, так, как он рисуется современникам. В музее мадам Тюссо, естественно. Там сидящий «под облаками» — в реале под потолком — мудрец без устали водил гусиным пером по пергаментному свитку за старомодным письменным столом, а вокруг громоздились фолианты. По крайней мере, так это запомнилось. Сорри, посмотрела иллюстрацию — всё верно, за исключением фолиантов. Ни одного. Или их убрали, или уж так память домыслила, если она мыслить умеет.
Пьесу «Конец — делу венец» разыгрывала «в лицах», но уже при помощи выразительности слова. Вслух озвучивала сама для себя каждую роль. Уж очень по сердцу пришлась деятельная сердечность героев, причём всех, даже добросердечной герцогини Руссильонской, матери главного героя и покровительницы героини. Как столь возвышенный характер смог вместить понимание и одного — сына, и другой — воспитанницы, без порицания, но с принятием — вопрос отдельный. Героиня другой пьесы — Виола из «Двенадцатой ночи» вообще покоряет своим неутомимым жизнелюбием и неудержимой смелостью, несмотря на неумение драться на шпагах. Она беспредельно женственна даже в мужском костюме. И те два мира — верхний и нижний, через которые в пьесе раскрываются некие тайны мироздания, с одной стороны, с другой же — дарят неповторимое очарование переплетения смыслов, высокого и низкого, парадоксальности и «драмокомедии», страстей и возвышенных чувств, которыми «кишит» наша реальность.
Ну и «мистические» пьесы — «Буря», «Зимняя сказка», требует отдельного разбора, но через них уже идёт восприятие магической основы мира как одного из основных сценариев Игры с большой буквы. Но это понимание само по себе приходит значительно позже, но семена этого понимания посеяны тогда, под эмоционально-чувственное восприятие великого поэта и мыслителя.