Тесса стояла на балконе, глядя на россыпи огней и их отражение в морской глади. Тихий-тихий ветерок что-то нашёптывал — лукавое и нежное, Андрей спал после их затянувшейся прогулки. А ей не спалось, хотелось ловить звёздный свет и звёздный привет, помахать Луне, таинственно прячущейся в собственном мерцании. И понять вдобавок, что с ней происходит. А то, что происходит что-то необычное — об этом душа давала недвусмысленные намёки. Что-то с ней, с душой, происходило, и она сама как маленькая девочка, хотела, чтобы ей объяснили, что это такое. Тесса подумала, что это состояние появилось после прогулки с Андреем, после встречи с Николь, хотя они больше о ней не разговаривали. Но что-то в этой женщине задело Тессу, взбудоражило безмятежность её внутреннего мира. И даже возник вопрос: а была ли она, эта безмятежность? Николь словно бы расплескала её оттеснённые в подсознание желания, которые могли бы реализоваться, как сейчас поняла Тесса, и без всяких сложностей. Более того, она словно бы со стороны наблюдала, какой её видит Андрей, видит через умение чувствовать и направлять тонкие вибрации внутреннего мира в себе и других. И эта несостыковка с тем, как её видел Андрей, и как она сама ощущала себя внутри, и порождало те мгновения недостаточного резонанса, которые случались между ними. Но! Это же, – как призналась себе Тесса, – и давало им массу ощущений — чувственных, эротических, ощущений новизны и свежести мира — их собственного мира и мира вокруг. Хотя, надо сказать, некая «завершённость», яркость и даже цепкость натуры Николь ничуть не делали её менее женственной, просто эта женственность была другая. В ней бушевал коктейль некоторой «французистости», фламенко и даже розы в бокале, «золотого, как солнце, аи». Тесса точно помнила, что у Блока было «как небо», но почему-то сравнивать шампанское с небом у неё не было настроя, к тому же искристость Николь была скорее солнечной, никак не небесной. Ну если только «громокипящим кубком с неба», усмехнулась она про себя. Она в самом деле подходила графу Амальфи, подходила настолько, что даже кратковременный мезальянс с милой Милой на её фоне выглядел, мягко говоря, странновато. В то же время, как ощущала Тесса, жизнь с Николь была для графа чересчур «громокипящей». Александр, конечно, любил приключения, игру, и сам был человеком чрезвычайно ярким и неординарным, но в нём жила некоторая — не тоска, лёгкая грусть по нежности, такой неуловимой и всеобъемлющей, как цветение деревьев весной. Именно это, как подозревала Тесса, вызывало тайную симпатию графа к ней самой, умело выдаваемой за итальянское гостеприимство.
Внизу не затихала жизнь, огни перемигивались, отражались во всём, в чём можно отражаться, гора напротив точно была соткана из светящихся окон, террас, фонарей, фонариков, иллюминаций. И это светящееся марево проявляло очертания горы, делая её ещё более таинственной. Гора растворилась в окружающей тьме, но она опять — была! Проявленная светом. Точно так же что-то «подсветилось» в этот день в ней самой. Она узнала что-то о себе, некоторые очертания ещё неведомой части себя. Однако это было увлекательным приключением. И вряд ли она прямо сейчас найдёт ответы на все внутренние волнения, которые проявились вслед за этим. Волнение всегда несло волну — вибрацию, энергию. А значит, возможности. Какие — обычно подсказывало происходящее вокруг. И в переплавке внутренних вибраций и возможностей, предлагаемых жизнью, складывалось именно то, что она называла для себя «живой реальностью». Не отвлечённой, не общей, не чьей-то не шаблонной — а именно её собственной.
После того, как какие-то процессы были внутри себя «названы», внутреннее волнение обычно сменялось штилем. Успокоившись, Тесса уже просто слушала пространство, посылала привет звёздам, где-то скрывшимся сейчас за покрывалом ночи. Внутри рождались новые ритмы. Они, конечно же, просились в стихи, но были подобны тихой песне. «По небу полуночи ангел летел… и тихую песню он пел», — почему-то вспомнилось в такт новой мелодии. «Да, у меня сегодня поэтическая ночь», – сама себе дала определение Тесса, и отправилась к компьютеру записывать рождающиеся прямо в этот момент строки.